НБА

Тим Донахи, «Персональный фол». Глава 2. Первый урок для судьи в НБА (отрывок)

Я обожал баскетбол всю свою жизнь. Я вырос в городе Хэйвертаун, штат Пенсильвания и в детстве я жил одним баскетболом. Утром, днем и вечером я бросал по кольцу, отрабатывал свой навык владения мячом, шлифовал свою технику броска. Я мечтал однажды попасть в НБА. Я не пропускал ни одной игры Ассоциации по телевизору. Я знал все команды, каждого игрока и держал в голове тонны статистики. Поскольку я жил рядом с Филадельфией, то был преданным фанатом «Севентисиксерс». В те славные времена под знаменами этого клуба выступали Доктор Джей, Мозес Мэлоун, Билли Каннингем, Мо Чикс и Эндрю Тони, но моими любимыми игроками были Даг Коллинс и Майк Данливи. Я ценил их за то, что вкладывали душу в игру и уважали ее.

В школе я играл за баскетбольную команду, но ростом я был невелик, всего 5 футов 9 дюймов (175 см), так что можно было даже не мечтать о карьере в колледже или в профессиональной лиге. Но в молодости мне было на это плевать. Я мечтал играть в НБА и был нацелен достичь этой мечты во что бы то ни стало.

Любовь к баскетболу мне с раннего возраста привил мой отец Джерри Донахи. Он был баскетбольным судьей и обслуживал матчи между школьными и университетскими командами на протяжении 30 лет. Последние 20 лет своей карьеры он работал на играх первого дивизиона NCAA, регулярно участвовал в «Мартовском безумии» и обслуживал матчи мужского баскетбольного турнира среди лучших команд первого дивизиона NCAA. Четырежды он даже работал на играх полуфиналов и финалов. Моего отца все уважали. Он был для меня и многих других примером честности, преданности делу и беспристрастности.

Но должность судьи не была основной работой моей отца. Более 30 лет он работал в компании «General Electric» в Филадельфии и ушел на пенсию в 1996 году. Несмотря ни на какие трудности, с конца ноября и до начала марта мой отец вкалывал на двух работах, много ездил по стране и редко виделся в это промежуток времени с семьей. Его в основном ставили на игры конференции Атлантического побережья, Конференции США и Конференции Атлантической Десятки.

Обычно он обсуживал шесть игр в неделю. Сразу после окончания рабочего дня в «General Electric»  он садился в машину и ехал к месту, где пройдет матч, так что зачастую ему приходилось проводить в пути до четырех часов в одну сторону. Иногда он возвращался домой только к двум часам ночи, ложился спать и с утра цикл повторялся по новой. Во время баскетбольного сезона он не позволял ничему встать на пути между ним и игрой. Он не обращал внимания ни на зимы северо-востока Америки, ни на долгие переезды между городами. Даже жене и четверым сыновьям дома в Хэйвертауне он не позволял отвлекать себя от баскетбола. В детстве мне казалось, что зимой отец начисто пропадает из нашей жизни. В каком-то смысле, так и было.

Долгое время для меня оставалось загадкой отсутствие отца дома. Он явно не жаждал иметь дело с головными болями от постоянных переездов, с плохой погодой, грубыми тренерами команд и агрессивными фанатами. Видимо, в глубине его души скрывалось некое чувство долга, которое не давало ему покоя и благодаря которому он снова и снова садился в машину и ехал в Чапел-Хилл в Северной Каролине или в Моргантаун в Западной Вирджинии. Он продолжал делать свою работу неделю за неделей.

Он знал о моих нежных чувствах к баскетболу и начала меня брать с собой на выезды, когда мне было семь или восемь лет. Я следил за каждым его движением на площадке очень внимательно. Я наблюдал за тем, как он двигался, какую позицию на площадке занимал, как вел себя в сложных ситуациях. Я понимал, что для моего отца не было ничего важнее того, чтобы позволить игрокам, а не судьям, решать исход игры.

Мой отец был для меня всем. Я видел в нем серьезного мужчину с твердой рукой, большим сердцем и несгибаемым характером. Но потом начал замечать еще кое-что. Я начал понимать, какая преданность баскетболу живет в моем отце. Я видел его в деле и слушал то, с каким восхищением он отзывался о любом причастном к игре человеке. Тогда-то баскетбол для меня перестал быть игрой и стал чем-то большим. Баскетбол стал для меня воплощением труда, дисциплины, традиции, честности и порядочности.

Мой отец дать мне взглянуть на его жизнь и баскетбол изнутри и тем самым практически гарантировал то, что я захочу пойти по его стопам в будущем. Он знал, что я ума сходил по баскетболу. Когда он говорил со мной о баскетболе он не мог не замечать, что я смотрю ему в рот и ловлю каждое его слово. Мне хотелось думать, что он верил в меня и в то, что мне передалось от него некое ценное качество, которое позволит мне повторить путь моего отца или даже превзойти его. Он никогда не говорил об этом вслух, но он наверняка хотел, чтобы баскетбольная линия в семье Донахи продолжалась и видел во мне своего наследника.

Но еще больше баскетбола мой отец ценил образование. Он знал, что я мечтаю однажды попасть в НБА, но он прекрасно понимал, что это всего лишь мечта, причем несбыточная. Он периодически приводил примеры игроков, которые так и не добрались до НБА, хотя были очень талантливы и постоянно сравнивал журавля в небе с синицей в руках в виде высшего образования, которое нельзя будет у меня забрать. Я даже помню, как однажды в очень морозный день мы ехали по бедному району Филадельфии, и отец указал на бездомного, который пытался согреться от тепла вентиляционной трубы и сказал: «Видишь этого парня? Он наверняка думал, что его выберут в первом раунде драфта НБА и поэтому не придал значения образованию, но все вышло не так, как он рассчитывал». Отец знал, как правильно донести до меня мысль, так что всю дорогу до дома я размышлял о важности обучения. Только вот учеба никогда не была моей сильной стороной.

Я рос с еще тремя братьями и им однозначно повезло с мозгами – они приносили домой одни пятерки, а я перебивался с троек на четверки. Содержимым своего школьного дневника мне было особо не похвастать. Учеба мне давалась нелегко, и я довольно рано понял, что не поспеваю за своими братьями в плане оценок. И у меня был простой выбор – стать лузером и изгоем внутри семьи или стать шутником. Несложно догадаться, что я выбрал второй вариант. Своим юмором я сглаживал собственную академическую неуклюжесть. И это, по большей части, работало. Люди привыкли к тому, что я постоянно стремился вызвать у них улыбку и рассмешить их. К выпускному классу школы я считался главным «шутом» своего класса.

С первого класса и до старшей школы я посещал католическую школу, где все было очень строго и любой предмет подавался в черно-белом цвете (и я сейчас не о традиционных нарядах сестер из церкви). Все вещи делали только одним способом и в строгой очередности. Не самая лучшая среда для парня-балагура, скажу я вам. Я частенько попадал в неприятности за свою тягу к розыгрышам и всяким кривляниям и редко думал о последствиях своих шалостей. Другие ребята тоже проворачивали всякие приколы, но им это сходило с рук, а меня всегда ловили и наказывали. Что, сам виноват. Но меня этого не останавливало, и я продолжал развлекать людей своим юмором и трюками. Классический Тимми Донахи во всей красе.

Как и любой ребенок, я хотел произвести впечатление на своего отца и заставить его гордиться мною, но я все никак не мог взяться за голову. И то, что у меня было трое братьев, не делало мою жизнь проще. Мы все обожали соревноваться и всегда стремились быть во всем первыми. Цель всегда была одна:  принести домой приз за первое место. В моей семье все кроме первого места считалось неудачей. Помню, как однажды мы заняли второе место в школьном баскетбольном турнире игры три-на-три. По дороге домой я опустил окошко машины и скинул кубок за второе место с моста Уолта Уитмана в Филадельфии. Лучше было прийти домой с пустыми руками, нежели со вторым местом. Я ненавидел проигрывать и делал все, чтобы избежать этого чувства.

Мои родители редко открыто демонстрировали свои чувства, но я и мои братья точно знали, что нас любят и ценят. Моя мама Джоан постоянно настаивала на важности в жизни любого человека семьи и друзей. Именно семью и друзей она ставила выше всего остального в жизни. Мама всегда помогала мне: проверяла домашние задания, помогала с учебой и приходила на каждый мой бейсбольный и баскетбольный матч. От отца я научился ценить труд и дисциплину. Оба родителя воспитывали нас своим примером и у них была очень крепкая система ценностей. Надо признать, что я не всегда был хорошим мальчиком и часто попадал в передряги, но мать и отец всегда настаивали, чтобы я брал на себя всю ответственность за свои проступки. Ни в коем случае не разрешалось скрывать что-то поскольку «в дальнейшем ложь будет только расти и все станет только хуже». Оглядываясь назад, нельзя не отметить, насколько пророческими были те слова.

После окончания школы я поступил на вечерние курсы при университете Вилановы, а днем чистил рыбу в специализированном отделе местного продуктового магазина. После первого семестра в колледже я перевелся на дневное обучение и от меня наконец-то перестало вонять рыбными потрохами. В колледже было здорово. Кампус университета был достаточно маленький, так что большинство студентов знали друг друга лично. К тому же он был довольно близко к дому, поэтому многие мои школьные друзья навещали меня в университете, и мы закатывали вечеринки.

Из университета Вилановы я выпустился в 1989 году. А это, скажу я вам, достижение, для парня, который в жизни ни одной книги не прочитал и выживал исключительно на кратких пересказах и методичках. Во время обучения в колледже по выходным я работал судьей на баскетбольных матчах школьных команд или уличных турниров. Ничего особенно. Но спустя год после выпуска из университета я как-то раз сидел за кухонным столом с родителями и тут вдруг моя мама предложила мне попытать счастья и стать судьей НБА. Это было, мягко говоря, внезапно, но по какой-то причине эта мысль запала мне в душу. После колледжа я работал в трех местах и каждую должность ненавидел всем сердцем. Я успел поработать торговым представителем фирмы, занимавшейся продажей упаковочных материалов, страховщиком и еще какое-то время был продавцом сотовых телефонов. Очень часто мне становилось страшно от осознания того, что я так и состарюсь в офисе за кипой бумаг и моя мечта улетит от меня, а я так и не попытаюсь ухватить ее за хвост. Предложение моей матери попало четко в яблочко. Я собрался с духом, послал письмо в НБА и сделал пару телефонных звонков. Но ответа не получил.

В 1990 году я посетил в Южной Каролине специальный лагерь для баскетбольных судей, которые хотели бы повысить свои навыки. Тот лагерь курировал доктор Аарон Уэйд. Он работал в Континентальной Баскетбольной Лиге и помогал тренировать судей для НБА. Доктор Уэйд был суровым дядькой, с которым не было смысла пытаться начать разговор самому и когда я его в первый раз увидел на одной из своих игр, то я еле смог себя заставить подойти и обратиться к нему. Мне было всего 22 года, а он был авторитетной фигурой. Кто бы мог подумать тогда, что Аарон Уэйд окажется моим покровителем и так сильно поможет мне достичь моей мечты. Я обязан ему очень многим.

Две недели спустя после возвращения из лагеря мне позвонил Аарон Уэйд. Он спросил: «Ты можешь приехать в Лос-Анджелес на две недели? Хочу взглянуть на тебя в Летней Про Лиге».

Я не верил своим ушам. «Конечно, без проблем», – ответил я тогда хотя на языке крутилось «Шутишь что ли?! Ясен пень я приеду!» Всего через пару дней я получил посылку с билетом на самолёт до Лос-Анджелеса. Это был мой первый шаг на большую сцену.

В Лос-Анджелесе я встретился с Дэреллом Гарретсоном, супервайзером судей в НБА. Дэрелл внимательно изучал все игры, и я знал, что если у меня получится проявить себя, то я получу место в списке судей на новый сезон Континентальной Баскетбольной Лиги. КБА тогда была официальной младшей лигой НБА. И звание «младшей» не мешало ей слыть «школой жизни» для судей, поскольку она была, скажем так, не столь цивилизованной как НБА. Она представляла собой эдакий Дикий Запад от баскетбола – маленькие городишки, буйные фанаты, а также куча игроков и тренеров, которые стремятся выбиться из КБА и добраться до Святой Земли. Судить игры Летней Про Лиги было непросто, но Дэррелл во всем нам помогал и искренне верил во всех нас. Для судьи нет ничего важнее уверенности и поддержка Гарретсона придавало нам всем веры в свои силы. Без этой уверенности в себе я бы ни за что не пробился в НБА.

По ходу лагеря в Лос-Анджелесе я старался держать рот на замке, учиться и запоминать. Я был явно самым молодым судьей и однозначно самым неопытным. Но, видимо, кто-то разглядел во мне потенциал и по истечении двух недель доктор Уэйд сообщил мне, что я попал в ростер судей КБА на грядущий сезон. Я был так взволнован, что смог бы долететь до дома и без самолета – я был готов идти по воздуху.

Я знал, что успешными выступлениями в КБА я мог смогу заработать себе место в НБА. И несмотря на то что я не попал в Ассоциацию в качестве игрока, мечта стать частью НБА становилась для меня все ближе.

По ходу своего первого года в КБА я работал только по выходным (обычно по пятницам и субботам). Переезды очень выматывали, платили мало (125 долларов за игру), но я всегда держал в голове конечную цель. Из-за нее, кстати, пострадала моя личная жизнь – я встречался с девушкой по имени Энн уже пять лет и одно время собирался сделать ей предложение, но однажды она выдвинула мне ультиматум: «Тим, так дело не пойдет. Выбирай: либо я, либо баскетбол». Легко предположить, что я выбрал, но решение далось мне ой как нелегко. Мне очень нравилось работать судьей и тогда я был не готов отказаться от мечты всей своей жизни. К тому же всего через две недели после разрыва с Энн я встретил девушку, которой было суждено стать моей женой и матерью четырех моих дочерей.

Во втором сезоне в КБА я уже работал на полную выкладку. Постоянно переезжать и города в город было тяжко, расписание игр тоже спуску не давало, а платили за все это гроши, но я осознавал, что приближаюсь все ближе к заветной цели. Я был постоянно в дороге и перемещался между маленькими аренами в таких городах как Ла-Кросс, Висконсин, Рочестер, Миннесота и Уичито-Фоллс, штат Техас. Чтобы свести концы с концами в свободное от судейства время я работал где попало, чтобы лишь бы получить пару лишних баксов на оплату счетов.

Перед третьим сезоном в КБА меня поставили судьей на предсезонные игры НБА. Спустя год, перед моим четвертым годом в КБА – снова. Это был потрясающий опыт, который убедил меня в том, что я справлюсь с подобным вызовом. В НБА играют на сумасшедших скоростях и все игроки невероятно талантливы. НБА – это самый пик баскетбола и в ней выживают лишь сильнейшие.

Четвертый год в КБА мне было не суждено даже начать – НБА утвердила меня в качестве штатного судьи. Годы в плохо освещенных спортивных залах и городах, где живут полтора землекопа; сотни отвратительных сэндвичей, которые мне пришлось сжевать по дороге в новый город; все дни вдали от родных и близких – все это было не зря. Мечта стала явью. Я наконец-то находился именно там, куда я и стремился. Центральный круг для стартового вбрасывания мяча. Я готов. И начальная зарплата в первый год составила 69 тысяч долларов – неплохо для парня, который всего несколько лет назад чистил рыбу в супермаркете, а? Я наконец-то добился чего-то значительного, и наконец-то мой отец мог мной гордиться.

Я прекрасно помню, как за пару минут до начала моей первой игры в НБА я говорил себе: «Я сделал это! Вот он я, в НБА! Надо сохранять спокойствие, качественно выполнять свою работу и не бояться полагаться на те качества, которые и позволили тебе здесь оказаться». Я жутко нервничал, но даже в первой игре я явственно ощутил удовольствие от осознания того, что я нахожусь на паркете рядом с первоклассными спортсменами и вместе с 20 тысячами фанатов наблюдаю за тем, как эти мастера творят чудеса с мячом. Я попал в элитный клуб людей, которым доверили надеть форму судьи НБА. Я родился для этой работы и чувствовал себя в этой форме, как рыба в воде.

Моя первая игра регулярного сезона НБА в качестве судьи была, мягко говоря, запоминающейся. 9 ноября 1994 года «Хьюстон Рокетс» приехали в гости к «Индиане Пэйсерс» в Индианаполис. Мой босс и наставник Дэрелл Гарретсон присутствовал на игре, а моими партнерами по судейской бригаде были Пол Михалик и Блэйн Райхельт. НБА недавно ввела правила хэнд-чекинга – никому не позволялось класть руку на игрока нападения с мячом за пределами штрафной линии. Лига пыталась избавить игру от излишней жесткости. Идея была в том, что новое правило должно повысить темп игры, а со скоростью игры вырастет и результативность и, как следствие, популярность и количество проданных билетов. На уме у НБА всегда были лишь деньги. Поскольку нам предстояло обсуживать один из первых матчей сезона, то Гарретсон специально сделал акцент на том, чтобы мы не усердно следили за хэнд-чекингом.

В итоге мы насудили столько фолов, что фанаты чуть с ума не сошли. Мы свистели чуть ли не в каждом втором розыгрыше и большую часть фолов мы присуждали в ситуациях, в которых в предыдущие годы фолов бы и близко не было. На троих мы сообразили 69 фолов, что является очень высоким показателем для игры НБА. Ход игры постоянно прерывался свистками, так что фанаты были явно раздражены нашими действиями. И правда была на их стороне – игра прерывалась слишком часто. Получилось, что результат от нововведения в правилах оказался совершенно обратным.

И мое сердце всю игру билось быстрее, чем Реджи Миллер успевает выбросить мяч по кольцу. После каждого своего свистка я ощущал на себе взгляд 20 тысяч пар глаз. И мне нравилось это ощущение. Оно напомнило мне чувства, которые я испытывал еще в школе после хорошей шутки в компании друзей. Уж кто-кто, а я любил быть на виду.

В концовке игры ситуация накалилась до предела. «Индиана» проигрывала на последней минуте игры. «Пэйсерс» довели мяч до Реджи в углу, он сделал показ на бросок и вынудил Хакима Оладжувона выпрыгнуть на этот финт, после чего Реджи, в попытке заработать три штрафных броска, опустил плечо и воткнул его Хакиму в шею. Я инстинктивно свистнул фол в нападении. Трибуны взорвались воплями недовольства. И не только они – Реджи и все остальные игроки «Индианы» тоже подумали, что фол должен был получить Хаким. Они ошибались.

Ситуация вышла из-под контроля и последнюю минуту игры мы доигрывали больше 20 минут. Фанаты бросали на паркет все что было под рукой – на площадку летели стаканчики с водой, пивом, лимонадом и даже монеты. Я специально встал в центре площадки, чтобы все эти снаряды не долетали до меня. Михалик и Райхельт прятались под кольцом. Комментаторам за судейским столиком приходилось закрывать себя и микрофоны от летящего мимо мусора. Я стоял в этот момент и думал про себя: «Когда уже это все кончится?»

После окончания игры мы быстренько побежали в подтрибунное помещение, но кто-то успел запустить в меня стакан с пивом. На вкус было похоже на «Миллер Лайт».

В судейской раздевалке бушевал Дэррелл Гарретсон. Он поливал последними словами Мэтта Уиника, который был ответственен за распределение судей. Гарретсон был в ярости и кричал на него за то, что на мою первую игру меня поставили в столь слабую бригаду.

Видите ли, первые пару лет молодых судей должны ставить в команду к судьям, которые на своем деле собаку съели и у них достаточно опыта чтобы обслуживать финальные серии НБА. На моей первой игре это правило не было учтено. В гостинице мы посмотрели запись игры, и представители лиге пришли к выводу, что я был прав, когда дал фол именно Реджи. Но я был на 100% уверен, что они предпочли бы, чтобы я дал фол Оладжувону.

После этого я был в центре одного из сюжетов ESPN SportsCenter и на всю страну показали, как я стою на площадке и в меня летит куча всякого хлама. Да уж, не такой я представлял себе свою первую игру. Неудивительно, что вскоре после этого кто-то из руководства НБА анонимно прислал мне футбольный шлем с запиской «Тебе это пригодится до конца карьеры!» Годы спустя я посмотрел запись той игры в компании других судей, и мы здорово посмеялись над всей ситуацией. Однако, в самом матче мне было совсем не до смеха.

***

Тим Донахи, «Персональный фол»

«Я виновен». Пролог книги продажного судьи НБА

Фото: twitter.com/TimDonaghy2; Gettyimages.ru/Ronald Martinez, Mike Ehrmann

Источник: http://www.sports.ru/

Добавить комментарий

Навигация по записям