Иван Курнуайе Кен Драйден Пол Хендерсон сборная Канады Тони Эспозито Алан Иглсон Пит Маховлич сборная СССР Гэрри Синден суперсерия Фил Эспозито
Истории и байки канадских хоккеистов о России – в новой главе автобиографии Фила Эспозито.
Русские все время пытались схитрить. Им всегда нужно было выиграть какое-то преимущество – неважно какое. Когда мы прилетели в Россию, у нас конфисковали наши баулы с формой. Нам пришлось два часа ждать в аэропорту, пока проверяли наш багаж. Вот что они там искали?
Мы привезли с собой 350 ящиков пива, 350 ящиков молока, 350 ящиков газировки, кучу коробок со стейками и прочей едой. Когда мы доехали до гостиницы, выяснилось, что у нас отобрали половину всего этого добра. Впрочем, ходили слухи, что большую часть из этого забрали люди из канадского посольства. Но что-то мне в это не верится. Я считаю, что это русские нас обокрали. У них же там не было ничего. Ну а что мы могли с этим поделать? Ничего.
От аэропорта до гостиницы нас везли на двух автобусах. Даже из окна автобуса было видно, что Россия похожа на выжженную землю. Заселили нас в какую-то халупу, а нашим женам было практически нечем заняться, потому что даже на шоппинг сходить просто некуда.
Ни у кого не было еды. Люди часами стояли в очереди в продуктовые магазины. Когда в магазине заканчивалась еда, они просто закрывались, оставляя людей в очереди с пустыми руками (оставим эту и последующие эпичные байки о жизни в СССР без комментариев и на совести Эспозито – прим. ред.). Любой из нас мог затащить девушку в постель за плитку шоколада. Девушки от нас просто не отлипали. И пара ребят воспользовались подвернувшейся возможностью.
В городе было на что посмотреть, но нигде не было ресторанов. Мы все время ели в отеле. Чем нас будут кормить – каждый раз было загадкой. Один раз нам подали ворону. Сказали, что это черный дрозд. Линда была и без того худой, и вес ей никак нельзя было терять, но ела она это с трудом. Еще как-то раз они нам принесли стейк из медвежатины. Он был жестковатый, но неплохой. Мы ели стейки из конины. Тоже неплохие. Довольно тонкие. Девушкам мы не говорили, чем нас кормят.
Однажды вечером мы отправились на рейдерский захват еды. Я дал взятку девушке, которая работа за стойкой регистрации, и она дала мне ключ от номера Алана Иглсона. Он остановился в небольшом номере, и мы ограбили его холодильник. Я открыл дверцу холодильника, и увидел там жареную индейку, у которой не хватало только одной ножки. Я схватил индейку и принес ее к себе в номер. Я рассказал всем о добыче. Ко мне в номер пришла вся команда с женами, и мы обглодали эту индейку до костей. Обнаружив пропажу, Иглсон спросил: «Признавайтесь, кто из вас украл мою индейку? Признавайтесь! Я знаю, что это был кто-то из вас». Меня никто не сдал, но знай, Алан, это был я. Пока Иглсон ел индейку и пил пиво, мы ели дрозда. Сукин сын. Он говорил нам, что все, что он делает, он делает на благо команды, но мы все видели, что это была неправда.
Как-то раз защитник «Чикаго» Уайти Стэйплтон заявил, что нашел китайский ресторан! Мы были на седьмом небе от счастья. Мы попросили Уайти показать нам его. «Я вчера до отвала там наелся. И теперь пару дней даже видеть китайскую кухню не хочу», – ответил он. Он в общих чертах рассказал, как туда попасть, мы сели в автобус и поехали. Мы часами кружили по городу, но так ничего и не нашли. Когда мы вернулись в отель, Уайти помирал со смеху. Не было никакого китайского ресторана. Он его выдумал. Как мы только его ни обзывали…
Русская кухня была настолько ужасна, что я думал, у меня инфаркт будет. Я сходил в местную больницу на флюороскопию, и врач там сказал: «С вашим сердцем все в порядке. У вас просто изжога». И из-за нее у меня сжималась сердечная мышца.
–-
Господи, какая же у нас паранойя была в России! Дверь номера можно было закрыть изнутри, но забрать с собой ключ, выходя из гостиницы, было нельзя.
В номере же мы боялись разговаривать. Как я уже говорил, нас перед приездом предупредили, что в номерах будут стоять жучки. Когда у нас заканчивалось пиво, мы пили паленую водку. И вот как-то вечером, изрядно напившись водки, мы решили устроить обыск в нашем номере на предмет жучков. Мы искали микрофоны, бормоча «Черт бы вас побрал, е**ные коммуняки». Мы проверили стулья, посмотрели под коврами, но ничего не нашли.
В другом номере кто-то (я так и не узнал кто конкретно, хотя все потом свалили на меня с Уэйном Кэшмэном) нащупал небольшую выпуклость на полу под ковром, оттащил ковер в сторону, и увидел там небольшой металлическую коробку на пяти винтах. Решив, что это прослушивающий аппарат, они отвинтили эту коробку, и обнаружили под ней еще одну коробочку на четырех винтах. Они выкрутили и их, после чего услышали мощный грохот снизу. Посмотрев вниз через дырку, они увидели банкетный зал отеля, на полу которого лежала разбитая вдребезги люстра. Они открутили люстру в банкетном зале!
Всем пришлось скинуться по 3 850 долларов на новую люстру. Слава богу, дело было в половине третьего ночи, а то эта люстра могла бы и людей убить. Все постояльцы отеля ели в этом банкетном зале. Мне вообще кажется, что вполне могли открутить эту люстру наши пилоты, потому что из игроков так никто никогда и не признался. На торжественных вечерах я всегда рассказываю эту историю, как будто это все мы с Кэшем сделали, но на самом деле в тот раз мы были ни при чем.
Русские старались вывести нас из себя любым способом. В любой мелочи искали для себя выгоду. Например, периодически посреди ночи у меня вдруг начинал звонить телефон: возьмешь трубку, а там – никого. Таким образом они мешали нам спать. У других ребят была такая же ситуация. Русские делали что угодно, лишь бы мы подошли к игре не в форме.
Однажды ночью вновь зазвонил телефон, и Линда сказала: «Господи, кто это нам звонит?». Я ответил: «Никто. Они просто не дают нам нормально выспаться». И выдернул телефонный провод из стены. Через несколько минут к нам постучались и сказали подсоединить телефон обратно. Я ответил, что это невозможно, потому что выдернул провод из стены, и порвал его. Так они в четыре часа утра вызвали мастера.
Я прям ненавидел коммунистическую систему. К игрокам у меня никакой враждебности не было – только к их обществу и их жизни. На Красной площади можно было ходить только по одной стороне – другую охраняли солдаты с ружьями. Выезжать за город без сопровождения нам было запрещено. Нам сказали, что вся пригородная местность усеяна ядерным оружием и ракетами, и они не хотели нам это показывать.
Это было общество, которым управляли солдаты. Я как-то прогуливался по большому парку, и услышал свисток. Мужчины в костюмах и женщины в юбках подошли к солдатам, взяли в руки лопаты, и принялись сажать цветы. Через 15 минут снова прозвучал свисток. Они положили лопаты на землю, взяли свои портфели с сумочками и пошли по своим делам.
Еще как-то раз ко мне подошел какой-то пацан лет одиннадцати, и сказал: «Жевать жвачку. Жевать жвачку». У меня с собой была пачка жвачки с двойным вкусом мяты. Я протянул ему ее, и случайно все просыпал на землю. Когда же он нагнулся поднять жвачку, вдруг из ниоткуда появился солдат с автоматом, и наступил ему на руку.
– Это что еще такое? – спросил я.
– Не ввязывайся, Фил, – сказал мой переводчик Гэри Смит и стал оттаскивать меня в сторону.
– Гэри, это неправильно.
Пацан же посмотрел на солдата, нагнулся и поднял жвачку. Тогда солдат схватил его за шкирку, бросил его в автозак и куда-то увез.
Я не мог успокоиться, пока не узнал, что случилось с этим пацаном. Гэри сказал, что он восемь часов просидел в тюрьме за братание с врагом. Я сказал Гэри отправить этому пацану клюшку и шайбу с автографом. Получил он их или нет – как теперь узнать? (Этого пацана звали Альберт Эйнштейн! Простите, не удержался – прим. ред.)
Мы ездили на тренировки на автобусе от отеля, и с нами всегда ездили двое русских «переводчиков». Мы были уверенны, что это шпионы КГБ. Как-то раз Питер Маховлич попытался высадить их из автобуса, так там чуть не заварилась драка. Хорошо, что тот, который спорил с Питером, не пытался с ним драться, а то мы б ему просто голову оторвали. Это была война. Вот до какого безумия дело дошло.
Я часто задумывался, смогу ли убить человека. Вот взять ружье, прицелиться и выстрелить. Я участвовал в паре хоккейных драк, но никогда никого не хотел убить. Но я настолько сильно ненавидел русское общество с их телефонами на прослушке, атмосферой секретности, шпионами и длинными очередями, что готов был убить тех гадов в автобусе.
Если так подумать, то я бы и игроков сборной СССР убил, если б это привело к победе в серии. Вот насколько сильно мы хотели их победить. Эта серия была не между двумя хоккейными командами. Это было противостояние двух образов жизни, чтобы выяснить, который из них являлся главенствующим.
Мы все очень нервничали перед играми в России. Первый матч в Москве проходил на их главной арене – Ледовом дворце спорта «Лужники». Прежде чем диктор объявил наши имена, к нам подъехали маленькие девочки и вручили каждому букет цветов. Когда мне дали букет, я его так сильно сжал, что сломал стебельки, и цветы упали на лед. Диктор объявил «Номер седьмой, Фил Эспозито», я сделал два шага вперед, поднял руку вверх в знак приветствия, зацепился коньками за цветы и упал на жопу. Сидя на льду, я поднял глаза и увидел, что русские улыбаются.
Я встал, поклонился и люди засмеялись. Я махал им рукой и наткнулся взглядом на советского лидера Леонида Брежнева. Помните его брови? Я установил с ним идеальный зрительный контакт и послал ему воздушный поцелуй. Парень рядом с Брежневым заулыбался, и тогда тот рявкнул на него, и улыбки как не бывало (нет ни одного свидетельства присутствия Брежнева на той игре, да и следующих трех – тоже. Скорее всего, его не было на матче – прим. ред.).
Большинство людей бы засмущались после такого падения, но только не я. Я махал всем рукой. Третьяк и еще пара русских игроков потом отметили, как я грациозно встал и поклонился. Мое падение всех расслабило. Мы чувствовали себя уже абсолютно нормально, когда началась игра.
Арена у русских отличалась от нашей, и они пользовались этим преимуществом. У них над бортами было не стекло, а вязаная сетка. Сетка очень плотная, так что когда в нее попадала шайба, то она отскакивала определенным образом, и русские прекрасно об этом знали.
Два периода мы играли здорово. Жан-Поль Паризе и Бобби Кларк забросили по шайбе, Пол Хендерсон – две, и мы вели 4:1 за 11 минут до конца встречи. Мы ловили их на силовые приемы и вообще доминировали на площадке, пусть даже большую часть времени у нас как минимум один человек сидел на скамейке штрафников (снова неправда. В первом периоде у канадцев было одно двухминутное удаление, во втором – три, и в третьем снова одно. Сборная СССР имела также пять двухминутных штрафов – прим. ред.).
Все судьи были из стран восточного блока, кроме одного из ФРГ, и все они были ужасны. Они судили нечестно. Тут же никаких вопросов быть не может. Все судьи получали четкие указания сверху. Они свистели то, чего и в помине не было. Это было просто отвратительное судейство. Мы постоянно играли то вчетвером, то вообще втроем. У нас было удаление за удалением, а у них одно большинство за другим (см. предыдущий комментарий. Мало того, из пяти удалений каждой команды в той игре три были обоюдными. Канадцы ни секунды не играли втроем; в большинстве же и те, и другие провели лишь по четыре минуты. И ни одно большинство не было реализованно – прим. ред.).
В воротах был мой брат Тони, и мы проиграли тот матч со счетом 4:5. Я видел, как он расстроился после игры. Матчи были настолько эмоциональными, что наши вратари не могли играть по два раза подряд.
После игры мы сидели в раздевалке, и некоторые игроки были откровенно подавлены. Я сказал: «Парни, мы больше ни одной игры этим ублюдкам не проиграем. Мы их к ногтю прижмем! Мы выиграем три матча подряд». Душа и сердце подсказывали, что мы им больше не уступим. Я был решительно настроен не допустить этого, равно как и Пол Хендерсон, также заявивший об этом во всеуслышание.
Между играми у нас всегда был выходной, но пойти было некуда, так что мы тренировались.
На второй матч вышел Кен Драйден, и мы выиграли 3:2. Нам вновь пришлось уйму времени провести в меньшинстве, но Пол провел потрясающий матч. Он забил очень, очень красивый гол, каких я давно не видел. Просочился между двух защитников, не стал сближаться с Третьяком, и послал шайбу в ворота.
Александр Якушев отправил шайбу за спину Драйдену после того, как она попала в сетку и вылетела на пятак, как из рогатки. За исключением этого момента Драйден отыграл блестяще.
Мы выиграли и третий матч в Москве. Очень странная была игра. Мы победили 4:3, а Хендерсон вновь забросил победную шайбу – второй раз подряд. Теперь в серии у всех было по три победы. Четвертый матч решал все.
На последний матч серии тренеры решили поставить Кена Драйдена. В первом периоде Паризе удалили до конца игры. Судья, который был ближе к нему, не свистнул удаление, а другой свистнул. Паризе стал спорить, и ему выписали 10-минутный штраф. Тогда он подъехал к судье, угрожающе замахнулся на него клюшкой, но вовремя взял себя в руки, и не стал его бить. Мне же показалось, что он вообще его сейчас убьет.
В середине второго периода Россия вела со счетом 5:3. Я играл в тройке с Фрэнком Маховличем, и сказал Гэрри Синдену: «Убери от меня Фрэнка. У него крыша едет. Он портит игру и мне, и всей команде, если говорить откровенно. Поставь меня в звено с Питером». Питер Маховлич был его младшим братом.
После второго периода счет все еще был 5:3. В раздевалке Пол Хендерсон обратился к команде: «Мы сегодня не проиграем. Если выиграем первые пять минут, то они у нас в кармане».
Мы вернулись на лед, и я забросил шайбу с передачи Питера Маховлича. Я этот гол до сих пор вижу в своей голове в замедленном повторе. Питер подобрал шайбу за нашими воротами и полетел вперед по правому краю площадки. Я сделал улитку и покатил от синей линии к красной. Мне хотелось, чтобы я был открыт для передачи в случае чего. Когда он доехал до красной линии, было уже понятно, что он будет вбрасывать шайбу в зону. Тогда я подкатился к нему и взял левее. Питер доехал до синей линии, вбросил шайбу в зону, а я погнал на пятак. Я вбросил шайбу в угол площадки, Питер ускорился и устремился за ней наперегонки с Лутченко (Эспозито не совсем точно вспоминает подробности этого гола – прим. пер.). Я видел, как Питер борется за шайбу, и знал, что он ее выиграет. Так что я не стал ему помогать, а откатился обратно к «усам». Питер был здоровым парнем, он выиграл борьбу и отпасовал на пятак. Шайба подлетела в воздух, я ее поймал, опустил обратно на лед, замахнулся для броска – и не попал по ней. Третьяк опустился на колени, я замахнулся снова, и на этот раз попал – через секунду шайба была в сетке, и мы сократили свое отставание до 5:4. Когда я увидел шайбу в воротах, не мог сдержать эмоций.
Вообще-то я не понимал, как они могли меня оставить одного на пятаке. Почему меня никто не выталкивал оттуда? Впрочем, свое место там я забронировал еще в начале серии. Стоило кому-нибудь только ко мне подъехать, как он получал с локтя. Я на пятаке работал всем телом, разве что только не ушами. Подъехал ко мне – получи в лоб с локтя. И это их останавливало.
При счете 5:4 я выдал, наверное, лучший игровой эпизод в своей карьере, и это был не гол. Я находился на льду, когда Кен Драйден потерял позицию и не успевал переместиться к правой штанге. Кто-то из русских выкатился из угла, бросил по воротам, и я в прыжке левым коньком заблокировал шайбу, летевшую в ворота. Все произошло настолько быстро, что многие болельщики даже не помнят этого. Однако некоторые люди считают, что это был лучший игровой момент моей карьеры.
Русские все еще вели в одну шайбу, и я устроил небольшое совещание на льду. Я сказал Курнуайе: «Айвэн, лети на всех парах к красной линии и не останавливайся. Я выиграю вбрасывание. Парки, ты отдашь ему шайбу прямо на крюк. Ну а ты, Курни, забьешь гол».
Я выиграл вбрасывание, но не вчистую, Брэд Парк бросил – и промахнулся, но Курнуайе оказался первым на отскоке, и послал шайбу в сетку – 5:5. Но лампа за воротами не зажглась! Русские снова пытались нас обмануть. Судья за воротами не включил лампу!
Алан Иглсон увидел все это с трибуны и психанул. Он так громко орал, что русские солдаты арестовали его и пытались вывести с трибуны (на самом деле, конечно, никто Иглсона не арестовывал, не выводил с трибуны, и не за то, что он громко орал. Иглсон направился к судье за воротами, и туда его милиция, разумеется, не пустила. А когда Иглсон продолжил попытки прорваться, его просто оттащили обратно – прим. ред.). Питер Маховлич случайно увидел, что происходит, вышел со скамейки, перепрыгнул через борт и стал отгонять вооруженных солдат клюшкой. К этому моменту мы уже всей командой лезли через борт. Питер вырвал Иглсона у них из рук. Мы всем скопом орали: «Тащи его сюда! На лед его давай, на лед! Тащи его к нам!». Уайти Стэйплтон, Пит и я отгоняли клюшками солдат, а остальные вели себя так, будто сошли с ума, вплоть до тех пор, пока мы не вытащили Иглсона на лед. Идя по льду к нашей скамейке, Иглсон и наш физиотерапевт Фрости Форристолл показывали всем средний палец. Иглсон повернулся к арбитру за воротами и показал ему кулак.
В итоге гол все-таки засчитали. Главный арбитр видел, что шайба попала в ворота, поэтому он отменил решение судьи за воротами. Тот матч обслуживали два арбитра. Один нам нравился, а второй был полным мудаком. Нам уже обещали, что не будут ставить его на матчи этой серии, но он все равно продолжал работать. Просто сюр какой-то.
За две минуты до сирены счет был ничейный. Я решил, что не уйду с площадки до тех пор, пока мы не забьем.
Я вышел в тройке с Питером Маховличем и Иваном Курнуайе. Тут вдруг Пол Хэндерсон перепрыгнул через бортик и сказал Питеру ехать на скамейку. Иван оказался с шайбой, Пол набрал скорость на левом краю, и просил пас. Иван через всю площадку вложил шайбу точно ему в крюк. Хендерсон завез шайбу за ворота, защитники Ляпкин и Васильев поехали туда с ним бороться, а я в это время кружил перед воротами. Он упал, но шайба отскочила ко мне в районе круга вбрасывания. Я двигался в сторону средней зоны, но сумел набросить шайбу на ворота. Третьяк справился с броском, но не зафиксировал шайбу. Хендерсон, который к тому моменту только поднялся, выехал на пятак – и добил ее низом. Пол забросил победную шайбу в третьем матче подряд.
«Мне никогда в жизни так не хотелось поцеловать мужика», – сказал я ему.
Пол так здорово никогда не играл: ни до, ни после серии с русскими. Он был в этой серии словно одержимый. Одна эта победная шайба сделала его знаменитым в Канаде на всю жизнь. Примерно как гол Майка Эруциони за сборную США на Олимпиаде 1980 года.
Благодаря этому голу мы вышли вперед впервые в этом матче за 34 секунды до финальной сирены. Я чувствовал, что Гэрри Синден хочет меня сменить, и посмотрел на него так, мол, даже не думай об этом. Я был полон решимости не дать им забить.
Я так и не ушел со льда. Доиграл до финального свистка. Это была плохая идея, но я ничего не мог с этим поделать. Я чувствовал, что должен оставаться на льду.
Шайба прошла у нас за воротами, я подобрал ее, поднял голову, увидел, что время истекло, прозвучала сирена, я поднял руки вверх, все игроки сборной Канады высыпали на лед, и началось безумие. Трубач из монреальского Форума вовсю дудел на трибуне, но его заглушали три тысячи канадских болельщиков. Я обнял Кена Драйдена, потом к нам подъехали все остальные. У нас как камень с души свалился.
Я прокатился мимо тренера русских Кулагина. Он был здоровым таким толстяком, которого мы между собой прозвали «Хохмач» (Сhuckles – прим. пер.). «Смотри слезами не захлебнись на**й, уе**к краснопузый», – сказал я ему.
После матча Кулагин заявил журналистам: «Единственное, в чем мы не могли сравняться с канадцами, так это в эмоциях». Конечно, не могли. Они же были роботами. Они должны были делать только так, как им говорили, а иначе их наказывали и вообще отстраняли от команды. Иронично, что спустя годы канадский хоккей стал больше похож на русский, а русский хоккей – больше похож на тот, в который играли мы.
Из-за больших зарплат в сегодняшнем хоккее очень редко видишь, чтобы игроки НХЛ давали волю своей радости, забив гол. Иногда, правда, мне на глаза все равно попадается игрок, которого переполняют эмоции от победы. Но так ли уж важно, выигрываешь ты или проигрываешь, когда у тебя зарплата три миллиона долларов в год? Многими овладевает безразличие.
Блин, а мне вот не было все равно. Я ненавидел проигрывать. Со временем я понял, что невозможно побеждать в каждом матче, и что в хоккее всегда проигрывает та команда, которая делает больше ошибок. Но даже несмотря на то, что это игра ошибок, а не позитивных моментов, фокусироваться надо как раз на позитиве, и ни в коем случае не замыкаться на негативе. Так, на самом деле, в любом виде спорта.
После игры нам во что бы то ни стало хотелось уехать из России. Иглсон напомнил, что у нас еще запланирован один товарищеский матч со сборной Чехословакии. Нам насрать было на матч с чехами. Они ненавидели русских потому, что те оккупировали их и заставили принять коммунистическую систему. По мне, так мы с чехами по одну сторону баррикад.
Наши жены полетели домой, а мы отправились на чартере в Прагу. Я толком ничего не помню о той игре, кроме того, что мне там сломали нос, Серж Савар забил гол за 40 секунд до сирены (за 4 секунды – прим. ред.), и мы сыграли вничью.
Компания Air Canada выслала за нами Боинг-747. Проиграй мы серию русским, они бы за нами даже кукурузник не выслали. Но поскольку мы победили, Air Canada везла нас домой в шикарных условиях. Во время полета мы ели все что хотели: лобстеры, стейки, картошка фри и море бухла.
Мы приземлились в Монреале. Алан Иглсон состоял в Консервативной партии. Он раньше был политиком, и по-прежнему принимал участие в политической жизни. Премьер-министр Канады Пьер Трюдо в свою очередь был либералом.
Трюдо подъехал к хвосту самолета. Мы должны были спуститься по трапу и поприветствовать премьера, но Иглсон решил проигнорировать его, так что минут 15 шел спор о том, откуда будут выходить игроки.
Уэйн Кэшмэн, мой брат и я решили так: «Пускай они все идут на**й. Мы вообще не выйдем из самолета». Мой брат и Кэшмэн все равно были слишком бухие, чтобы ходить, так что мы втроем просто сидели на своих местах, пока Иглсон выводил всех через переднюю дверь.
Премьер-министр Трюдо зашел к нам в самолет. Я сказал ему:
– Извините, господин Трюдо, нас заставляют выходить через передний вход, потому что вы либерал, а они консерваторы, ну а я решил послать все к черту.
– Понимаю. Я всего лишь хотел пожать вам руку. Спасибо, – ответил он.
Потом Иглсон с игроками вернулись обратно в самолет. Он подошел к нам и спросил:
– Ребят, а вы чего с нами-то не вышли?
Меня тошнило от того, как он использовал нас в своих политических интересах. И я ответил:
– На**й иди. Чтоб глазами мои тебя не видели, мразь еб**ая.
Следующая остановка была в Торонто. Там нас ждал моросящий дождь. Премьер провинции Онтарио был консерватором, так что Иглсон сразу притащил его жать нам руки. Мы расселись по машинам и приняли участие в параде от аэропорта до центра города. Я выступил с речью. У меня болел сломанный нос, галстук был развязан, а сверху на плечах накинут пиджак сборной Канады. Думаю, всем понравилась моя речь, потому что все аплодировали.
Иглсон хотел, чтобы мы поехали на вечеринку, но я отправился в отель. Мне не хотелось, чтобы меня футболили в своих политических интересах. Мэр Су-Сент-Мари собирался устроить парад в честь меня и Тони, но Тони хотелось домой в Чикаго, а я не хотел выставлять его в дурном свете. Поэтому я объяснил мэру, что мы оба едем по домам после четырехнедельного выезда, и мне очень хочется поскорее вернуться в Бостон. Он сказал, что все понимает.
Следующим утром я был уже в Бостоне и тренировался с «Брюинс». А через два дня сыграл в выставочном матче. Уэйн Кэшмэн тоже вернулся в состав, правда у него все еще была серьезная ситуация с языком.
Здорово было снова оказаться в Бостоне и увидеться с партнерами. Мне позвонил премьер-министр Трюдо и спросил, не хочу ли я приехать в Оттаву на церемонию награждения. Я ответил: «Нет, спасибо, я не хочу. Что было – то было, и хватит уже об этом».
Пол Хендерсон по полной программе воспользовался той славой, которую он приобрел в этой серии. Он сколотил состояние на своем образе победителя русских. Наверное, я бы поступил точно так же, если бы я играл тогда в Канаде.
Потрясающая, конечно, серия была. Труднее в моей карьере игрока ничего не случалось. Через что нам всем пришлось пройти в психологическом плане – и словами не описать. Я с тех пор больше уже не играл на таком уровне.
С того момента для меня, как игрока, все пошло по наклонной.
«ГРОМ И МОЛНИЯ: Хоккейные мемуары без п***ы». Предисловие
«Меня на больничной кровати покатили по улице в бар Бобби Орра». Вступление
«Отец зашвырнул вилку прямо в лоб Тони, и она воткнулась». Глава 1
«Когда мне было лет 12, приехавшая в сельский клуб девочка попросила заняться с ней сексом». Глава 2
«Нашей школе не нужно всякое хоккейное отребье». Глава 3
«Фил, у меня проблемы: я поцеловался взасос – и теперь девушка беременна». Глава 4
«Я крикнул Горди Хоу: «А ведь был моим кумиром, сука ты е***ая». Глава 5
«Мы потрясающая команда, династия могла бы получиться, но вы двое все похерите!». Глава 6
«Как бы ты себя почувствовал, если б 15 тысяч человек назвали тебя ху***сом?». Глава 7
«Орр был симпатичным парнем и отличным игроком, так что мог затащить в постель кого угодно и когда угодно». Глава 8
«Подбежала девушка, подняла платье, сняла трусы и бросила в нас». Глава 9
«Играть в хоккей – это лучше даже самого наилучшего секса». Глава 10
«Я был по уши влюблен в Донну и толком не помню тот финал Кубка Стэнли». Глава 11
«Игроки СССР ели и скупали джинсы. Третьяк больше всех скупил». Глава 12
Фото: Gettyimages.ru/Melchior DiGiacomo; Canucks; РИА Новости/Юрий Сомов; Gettyimages.ru/Melchior DiGiacomo, Central Press
Источник: